Вика ненавидит новую квартиру. И сейчас ещё маму. Они переехали четыре месяца назад, Викин дом в старой папиной. Четыре месяца и двенадцать дней. Вике всё равно на год постройки, тридцать девятый, на трёхметровые потолки и пятьдесят восемь квадратов. Вике не нравится запах и тишина. В старой папиной запойный алкоголик над ними катал металлические звенящие шары, онкологическая больная, которая много лет не могла помереть, за маминой и папиной стенкой спорила с телевизором, в подъезд шумно выкатывали огромную коляску с вечным младенцем соседи напротив, а за коридором одноклассник, пока бабка на работе, материл безголосого попугая. Здесь стены молчат и съедают мамин голос из кухни.
Я, Вика, отхожу на два шага от проёма в коридоре –– и не слышу ни звука, не чувствую ни одного воздушного колебания, вырастает стена из моих шагов, из каждого шага, каждый раз новые стены, одна за другой –– и отделяют меня от мамы, от квартиры, от звуков, от дома.

В Викиной комнате пахнет папиными сигаретами. Они с мамой не курят. Запах появляется каждый вечер, к их приходу, они не знают об этом, потому что уходят на работу и в школу. Отдыхает по праздникам и воскресеньям, в субботу приходит с самого утра. У Викиной комнаты нет соседей. Справа их с мамой кухня, сверху чердак с топочущими голубями, спереди окно, сзади их с мамой коридор, а здесь винтовая лестница, до самого дна подъезда видно. Запах первый раз пришёл сегодня, в первые мои, Викины, месячные. Мама не спала, пять раз загружала машинку, нюхала, постирала даже пуховик. От Вики тоже стало пахнуть сигаретами. Я, Вика, вдыхаю табачную горечь и кислятину, каждая беззвучная стена, которая воздвигается за мной и глушит кряхтенье нашего нового дома, пахнет сигаретами, мне хочется обернуться и поднять рассыпанные окурки, и затянуться. Но полы дома чистые, мама вчера помыла, и на полках нет пыли. Я вижу окурки с прерывистой каймой красной помады, мои тяжёлые руки собирают их, не дай бог, мама увидит.