Когда я до этого слушала историю Марко и Влады, мне показалось, что она намного, намного длиннее. Тогда было много подробностей — и слишком много попыток все объяснить или оправдать. Но Марио не объяснял и не оправдывался, и ему хватило десяти минут.

— То, что ты стал Марио, связано с этой историей? — говорю я полуутвердительно. Переход делает наш разговор немного легче, и Марио даже смеется и чуть подается вперед в кресле.

— Ну, Рита, ты не же серьезно. Это было бы слишком просто — чтобы я однажды проснулся, мне стало стыдно за свою жизнь и за Владу, и я решил начать все с чистого листа и исправить свои ужасные ошибки — ибо я понял, что причинил ей и другим боль и зло, и всякое такое, правда?

— Не переживай, — говорю я, похлопав его по плечу, — конечно, я знаю, что ты не мог так низко пасть. Хотя знаешь, даже если бы я так и думала — ты не можешь меня винить. Мне двадцать лет, и, не в обиду тебе, но Влада мне сейчас кажется куда симпатичнее Марко.

— Ай-ай. Я все время забываю, что тебе двадцать, западная Вирджиния, — отвечает Марио в тон, — и что у тебя еще вся жизнь впереди.

На самом деле, мы просто не знаем, как разговаривать дальше после его рассказа, потерявшись, — и он, и я — от откровенности и неожиданной честности. Но я — еще и от того, что история, которую я знала от Влады, не просто обретала на моих глазах реальность и плоть — но и становилась совершенно бесповоротно историей, у которой не было объяснения.

— Перемены, на самом деле, начались не из-за Влады. После нее я еще несколько лет жил… нормально. Но потом Африка закончилась, других поездок стало меньше, и меня окончательно вернули в Италию. А я… Ну, как тебе сказать честно. Еще после истории в Луанде, с портретами которая, я себя поймал на том, что мне все время хотелось большего. Больше впечатлений, больше ощущений, нового, яркого, чтобы меня все вокруг любили — ну или хотя бы притворялись, что любят, чтобы все время было ощущение, что вот она, вершина мира — это где я… Мне нравилось жить с этим чувством, понимаешь, вот даже с Владой — я же ее, считай, вообще не ценил, хотя ведь было, чертовски было за что — именно потому, что у меня было вот это все другое, чего я хотел больше, что было для меня привлекательнее, чем просто любая девушка, какая бы она ни была. Это со всеми было — и до, и после Влады. У меня был я сам… ну а кто бы там ни был рядом — она всегда была nothing but placeholder, пока будущее не станет еще лучше и интереснее.

— И вот с такой философией ты вдруг, после всего, снова оказываешься в Италии. Тихо, скучно, ходишь по утрам на работу, родители счастливы, и вроде бы даже есть ощущение, что жизнь, она удалась. Но ты при этом — стремное ничтожество. Короче, я начал пить — пил, пил, пил, пил, пил. И потом от меня избавились. На работе. Сначала был шок. Но потом я признался сам себе, что это было справедливо, что я зарвался. И в принципе, можно было продолжить все, просто в другом месте — знаешь, не то чтобы у других людей никогда не случалось таких срывов. Но я не захотел. Не потому что не мог. А потому что правда понял, что смысла в этой гонке нет.

— И, значит, Марио появился как попытка найти смысл заново, в другой жизни?

— Вроде того. Я еще долго маялся, не зная, куда себя приткнуть. А потом решил — буду как все. А что сегодня делают люди, которые не могут помочь себе? Начинают помогать другим.

(— Ты знаешь, — признался он мне (а я, конечно, знала), — я ведь даже фейсбук удалил, когда решил остаться здесь, чтобы не было соблазна опять свалиться в жизнь напоказ и прочее геройство вроде своего портрета во всех местах.)

Но добавление к этой романтической картине рассказа о прошлом Марко превращало ту же самую историю в попытку что-то исправить, переписать жизнь, и просто убежать — и делало ее отчего-то менее красивой. Хотя, на самом деле, это только чужие жизни бывают для нас красивые или не очень — а Марио, вместе с его Марко, был для меня теперь другом, и я совершенно не представляла, как правильно будет поступить дальше.

Я не могла рассказать Марио о том, как в мой директ-мессенджер в инстаграме однажды написала незнакомая девушка из Хартума — в ответ на пост, где я, отметив в геолокации Амман, писала о своих планах на лето.

«Оля, — начиналось письмо, — мы с Вами никогда не встречались и никак не связаны, поэтому мое письмо может показаться странным, и мне на самом деле неловко оттого, что я так внезапно врываюсь в Вашу жизнь. Недавно, пытаясь найти хоть какую-то информацию о человеке, который был для меня когда-то очень важен, я бродила от одной отметки «Амман» здесь, на инстаграме, до другой, и так случайно узнала, что летом Вы собираетесь быть в Аммане, в школе арабского языка *A. Про *А я знаю только две вещи — что это маленькая школа, и что человек, которого я ищу, — там (или, во всяком случае, был там полгода назад — это последнее, что мне удалось о нем узнать). Влада».

У Влады была для меня «одна маленькая просьба» — на самом деле, очень маленькая после всей той двухчасовой беседы по скайпу, когда я смотрела в ее, правильно сказал Марко, детские оленьи глаза, и заранее начинала сердиться на человека, о котором она до сих пор думала каждый день.

И эту просьбу я выполнила. Завтра я напишу Владе, что она была права — но что теперь с Марко все в порядке, и она может спокойно жить своей жизнью. Можно будет, конечно, и подробнее написать — и рассказать, что все действительно было, что Марко начал все заново и по-другому, что теперь у него другое имя и что, наверное, это уже не тот человек, который когда-то был «Влада, прилетай в Стокгольм, Влада, прилетай в Найроби, Влада, прилетай в Хартум». Но это я смогу решить завтра, а сейчас мне нужно было решить, что делать с Марио. Потому что — хотя ему-то я ничего не обещала — как его друг Рита, я тоже должна была ему теперь, — например, честность. Например, не скрывать ничего. Например, не притворяться.

Мне было стыдно перед Марко. И казалось теперь, что маленькая просьба Влады завела меня в невообразимые лабиринты — или дело все-таки было в Аммане, который простирался под нашими ногами, путая все мысли.

И я подумала о том, что когда я единственный раз разговаривала с Владой по скайпу, я дала обещание не рассказывать Марко о ее просьбе. Но и только. И поэтому, помедлив, я все-таки сказала:

— А знаешь, Марио… или Марко. Ты ведь прав. Все на самом деле лгут.

— Извини?

— Скажи, а ты никогда не пытался узнать, что было потом с Владой? После того, как она уехала из Хартума.

— Пффф, — поднимает руки Марко, показывая, что перемена темы сейчас очень не к месту, — не знаю, пытался как-то раз или два, но она заблокировала меня везде.

— Я просто подумала, что если для тебя вдруг это еще хоть как-то важно, у нее все хорошо. Она вышла замуж несколько лет назад, и у нее двухлетняя дочь. Она живет и работает в Хартуме. Некоторые люди, кстати, помнят вас там еще вместе.

Я говорю это жестко, смотря ему в глаза, потому что, хотя мне и нравится мой друг Марио, Марко, я думаю, заслужил получить этот удар.

— Я вот сейчас вообще ничего не понимаю, — потерянно и немного враждебно говорит он, — а ты-то это откуда знаешь?

Я выдыхаю аргилу и смотрю, как завитки, причудливо растворяясь, обрамляют контуры ожесточившегося лица Марио.

— Потому что — как ты и сказал, все люди врут. И я не исключение.

— Рита…

— Марио, меня на самом деле зовут не Рита. Мне не двадцать лет, и я не из Западной Вирджинии.

— Ты сейчас шутишь надо мной? — переспрашивает он.

— Нет.

Марио картинно закрывает глаза ладонями, и так застывает на несколько секунд, а потом снова делает невозмутимое лицо.

— Ты хочешь сказать, что ты не мой друг Рита, которой я рассказал свою самую личную историю, а странная неизвестная девушка, которая ее уже знала? Он думает, что я шучу, но я соглашаюсь:

— Все именно так, — и делаю глубокий вдох.

Марио сидит на самом краешке стула, готовый то ли откинуться назад, расхохотавшись от моего розыгрыша, то ли вот-вот поверить и сорваться, и бросить к черту этот разговор. И у меня мелькает мысль — что странно, что Марио, который так верил, что все люди врут — не знает, что именно такие милые, как Маргарита, обычно и бывает главным злом.

— Марио. Ты извини, что это все так… несуразно. Я просто не хотела тебе тоже врать… и давай я все тебе объясню. Все, что смогу.

— Так это правда? — окончательно мрачнеет он.

— Абсолютная. Спрашивай.

В преддверии тяжелого разговора мы оба меняем позу и пододвигаем кресла ближе друг к другу.

— Откуда ты знаешь Владу? — начинает Марио. Не очень удачный первый ход.

— К сожалению, именно на этот вопрос я не могу ответить.

Марио закатывает глаза.

— Это все реально? Это не бред? Что это вообще такое? Меня снимают скрытой камерой? Ты маньячка? — продолжает он полушепотом.

— Я знаю про Владу совсем немного, и я тебе уже почти все рассказала. Про Хартум, и как она живет сейчас.

— Пока я рассказывал, ты все время знала, да?

— Да.

Это тоже нелегко дается ему.

— Но я знала только часть истории, и мне было очень интересно узнать другую половину.

— Ты стала дружить со мной только ради этого?

— В теории. Но вообще — нет.

— Ты подруга Влады?

— Нет. Я не знаю ее лично.

— А какого черта тогда вот это все сейчас происходит?

Я думаю над ответом, которого и сама толком не знаю, пока пауза не становится совсем уж неловкой.

— Я не знаю, как тебе это объяснить. Можешь считать, что это случайность. Или что, не знаю, я и Влада принадлежим к какому-нибудь тайному обществу.

— Обществу, где незнакомые подруги мстят друг за друга?

Я не выдержала и рассмеялась.

— Ну, мести тут, на самом деле, вроде было не сильно много, нет? Давай будем считать, что это тайное общество, которое собирает истории.

— Через анонимных коллекторов вроде Риты? Может быть, ты хоть что-нибудь можешь мне нормально объяснить?

— Марио. Смотри. Ты ведь хотел, чтобы все говорили правду, Марио? Или Марко? Сейчас я говорю тебе правду, просто не всю, а ту, которую могу.

— Хорошо. Если ты не Рита и не двадцать лет, то что ты такое? — спросил он.

— Хороший вопрос, — ответила я, — давай будем считать, что твоя новая подруга… из России.

— Из России?

— Не совсем. Но почти.

— Отлично. И тебя зовут…

— Оля.

— Не совсем, но почти?

— Совсем! Совсем Оля.

— Оля, — повторяет Марио. — Оля из почти России, которая знает Владу, но не лично, зачем-то приехала в Иорданию, прикидывалась мои другом по имени Рита с непонятной целью, и принадлежит к тайному обществу.

— Нет, — покачала я головой — не совсем так. Я приехала в Иорданию учить арабский язык. И заодно, так получилось, встретиться с тобой. Встретилась! Но дружба была искренней. Честное слово. Что касается Риты… ну, это что-то вроде образа, другой человек, не похожий на меня, мне было так проще общаться с тобой. И да, я не принадлежу к тайному обществу — я сказала «что-то вроде тайного общества».

— Тайное общество, которое собирает истории… Подожди-подожди, — оживился Марио, — истории, ты спрашивала меня про мою историю и я говорил тебе, что…

Я киваю.

— … хочу стать писателем. Holy shit. Ты смеялась надо мной все этой время?

— Ты что, шутишь, Марио. Нет, — поднимаю я ладони перед собой в знак оправдания, — совершенно точно нет.

— Хорошо. Все эти штучки с разными людьми, с историями. Ты писательница? Ты журналистка? Ты наемная убийца? Профессиональный детектив?

У меня есть такой жест, который мне всю жизнь помогает выбираться из неопределенных ситуаций: я поднимаю ладонь и немного делаю так пальцами, вверх-вниз. И прищуриваю на секунду глаз. Это значит — может быть, may be, more or less, вроде бы да, а вроде бы и нет, а по-арабски — mumkeen или shwai-shwai. Shwai-shwai — значит так себе. И я сделала пальцами так, чтобы остановить Марио.

— Если совсем честно, — осторожно говорю я, стараясь вложить в свой голос как можно больше смирения и спокойствия, — я бы хотела написать эту историю.

— Ты издеваешься? — поднимает на меня глаза Марио.

— Влада разрешила… — робко говорю я.

И тут уже, не выдержав окончательно, он вскакивает со стула и нависает надо мной; сидящая рядом с нами семейная пара, приподнимается вслед за Марио, озадаченно смотря на нас, но я показываю им жестами, что все в порядке, просто очень серьезный разговор.

— Это не только ее история, — медленно, по словам, говорит мне Марио. — Это моя история, это я рассказал ее тебе.

— Можно? — робко повторяю я.

— Fucking shit, — говорит Марио — конечно, нет! Это для меня личное и, в конце концов, если я захочу, я сам напишу про это когда-нибудь.

— Хорошо.